— Ты Алима охраняешь? — спросила я внаглую, глядя ему в глаза, и он поднял веки, глянул на меня, как будто только заметил моё присутствие. Передвинул языком жвачку слева направо и вежливо ответил:

— Нет. Я его друг.

И всё. Опять меня нет. Странный тип, непонятный, никогда таких не встречала. Вроде не замечает ничего вокруг, а мышцы в постоянном напряжении, как у сторожевого пса, которому дали команду охранять.

В клубе было темно, душно и много народу. Мне, как всегда, стало не по себе — не люблю скопища людей, дышать тесно и жутко пахнет потом. Маруся всегда крутила пальцем у виска, потому что сама никакого особенного запаха не ощущала, а мне он просто бил в нос, доводя чуть ли не до обморока. Вот и сейчас я явно учуяла гламурный аромат немытых тел, и меня аж передёрнуло от отвращения. Оставив Марусю с Алимом возле стойки, я пробралась в глубину зала и плюхнулась на низкий диванчик, обитый кожей молодого дермантина, уже довольно заметно потрёпанной в середине. Хорошо, что сегодня я в штанах, ибо скай противно липнет к голым ногам. Агей с упрямством юного барана протиснулся вслед за мной сквозь галдящую толпу полуодетых девушек и мальчиков, переодетых рэпперами, молча развалился рядом. Нужен он мне здесь был, как черепахе зонтик, но я могла только криво покоситься на парня. В конце концов, Алим попросил быть лапой, а его я уважала за почти нормальное отношение к женскому полу.

И во всём этом базаре, как будто мне было мало, проснулась моя ведьма.

Это я её так называю. На самом деле это самое обычное ощущение предстоящей опасности, или надвигающейся неприятности. В животе включился крохотный, как крысёныш, буравчик, начал грызть внутренности своими острыми зубками, и я поморщилась. Теперь сиди, просчитывай все возможные гадости жизни, могущие приключиться в самое ближайшее время! Ни о каком расслабоне и речи быть не может. Блин, лучше бы я осталась в общаге пережёвывать обиду брошенной женщины…

Пальцы сами собой нашли амулет, затеребили гладкие бусинки, нанизанные на нитку. Это всегда успокаивало меня, притупляя страх перед будущим. И сейчас тёплые искорки закололи ладонь, наполнив тело лёгкостью, тишиной, умиротворением. Словно я неожиданно оказалась совсем одна и не в шумном зале, а в берёзовой роще поутру. Даже не знаю, откуда такое чувство могло возникнуть в моём сознании, в жизни не была в лесу на рассвете! Но факт — ведьма утихомирилась.

Агей неожиданно наклонился ко мне, и я отшатнулась, чисто рефлекторно, мало ли… Но он интересовался не мной и не моим целомудрием, а амулетом. Примечательный нос парня едва не коснулся деревянного кругляша с вырезанным кривым крестом и, по-моему, даже зашевелился. Я недовольно огрызнулась:

— Чего?

— Ничего, — буркнул Агей, сверля меня буравчиками карих глаз. Как будто ведьмы мне было мало!

Машка плюхнулась рядом, держа Алима за руку. Этого не отпустишь — тут же пойдёт чесать хвост обо всех встреченных девушек! Маруся у нас практичная мадама, её девиз «Всё своё вожу с собой!»

— Мы заказали коктейли для всех! — сообщила она, перекрывая молодецким криком громкую музыку. — А потом шампанское для девочек и водка для мальчиков!

— Маш, в живых хоть останемся? — проорала я ей на ухо. Маруся весело хрюкнула:

— Иди ты, Яцкевич! Один раз живём, расслабься!

— Не могу! Опять в животе крутит!

— Брось! Что с нами может случиться? Алимчик же здесь!

Вот гусыня! Алимчик ей весь белый свет застил! Я отвернулась от подружки и наткнулась на Агея.

Взгляд тёмных глаз пронзил меня насквозь, и я зачем-то принялась вспоминать, нет ли у меня в трусиках дырки. Была бы — он бы, наверное, и её заметил, словно сфотографировал снаружи и изнутри. Очень, знаете ли, неприятное ощущение! Я придвинулась ближе к Марусе, решив полностью игнорировать навязанного мне спутника. Чёрт возьми Алима, меня маньяки и чиканутые не привлекают!

Вечер шёл своим чередом, мы пили, пили, танцевали, опять пили… Машка обнималась с Алимом, и я с пьяной головы хихикала над гениальной мыслью, что он сейчас её высосет, как вампир, через губы. Индеец с цепкими глазами не делал никаких попыток к сближению, и это тихо радовало меня. Ещё немножко, и нас отвезут в общагу, можно будет свалиться без сознания на продавленный матрас, обнять подушку и впасть в кому…

Я даже не знала, насколько близка к истине!

Когда меня подняли с диванчика, крепко держа за талию, моя ведьма снова принялась трепыхаться внутри. Вот зараза, ну ни минуты покоя! Я попыталась слабо сопротивляться, но индеец был непреклонен. Меня вывели на улицу, заботливо пихнули в большую блестящую новым лаком машину и сунули в руки сумку. Краем сознания я поняла, что Машка сидит на переднем сиденье рядом с Алимом, а Агей около меня на заднем. Впрочем, мне было уже пофиг. Начни он приставать ко мне, я бы и не стала отбиваться. Но машина тронулась, и Агей спокойно сидел в своём углу. И то хорошо!

До общаги от клуба было четверть часа черепашьим бегом. Но ночью у моих сограждан обычно просыпалось желание куда-то ехать, у всех сразу и у каждого по отдельности. Поэтому мы продвигались медленно и уверенно мимо вжикающих по дороге иномарок. Грузовики тоже просыпались под вечер, как охотящиеся совы, натужно гудели моторами, обгоняя легковушки. Я, чувствуя дикую усталость, погрузилась в беспокойную дрёму, морщась от работающего внутри буравчика. Хоть бы уже приехать…

Приехать нам было не суждено. В один момент всё вокруг наполнилось протяжным тревожным рёвом сигналящей фуры, которую Алим, видимо, не заметил, и удар сотряс машину, бросив нас в разные стороны. Буквально за секунду до столкновения я сжалась в комок на сиденье, ощутив непреодолимое, необъятное желание защитить всех сидящих рядом. Серебристое свечение на миг окутало нас, заполнив машину, а потом удар, крики, сирены… И темнота.

В темноте я была одна. Она оказалась мягкой и пружинистой, как отвратительный столовский кисель, который отчего-то всегда получался у поварихи слишком сладким и слишком густым. Я плавала в этом киселе, покачиваясь на невидимых волнах, тревожно вглядываясь в окружающий меня чёрный мир. Не получалось пошевелиться, как я ни старалась, руки-ноги не слушались. Но я слышала голоса, звуки, кто-то кричал резко и отрывисто, кто-то плакал, причитая неразборчиво… Кто и что — я не понимала, но знала точно, что всё это важно. Важно для меня.

Иногда я переставала слышать. И тогда я скучала. В чёрном киселе было откровенно грустно плавать в полном одиночестве. Тогда я старательно представляла себе все знакомые лица. Машку, в основном. Девчонок из группы, учителей, воспитателей из интерната. Мне было немного страшно, а главное — непонятно, почему я болтаюсь в темноте. Неужели это и есть смерть? А где обещанные ангелы, свет в конце туннеля и встреча с Богом? Прямо даже обидно! Представляешь себе всякие разности, а потом оказывается, что всё фигня, и все врали!

Постепенно я начала понимать, о чём говорят вокруг меня. Редко, но метко, так сказать. Говорили две девушки. Одна жаловалась другой на своего парня. Другая флегматично отвечала дежурными утешениями. Всё время те же самые девушки. Те же самые разговоры. Я жадно впитывала их слова, чтобы хоть как-то развлечься, но в глубине души мне было плевать на девушку и её проблемы. Хотелось знать, что со мной, и как долго я буду ещё болтаться в проклятом чёрном киселе.

Однажды я услышала знакомый голос. Обрадовалась, как дурочка! Маруся тихо говорила что-то кому-то, не исключено, что даже со мной разговаривала. Я всё порывалась ответить ей, но ничего не получалось. Тогда я стала слушать.

Машка всхлипнула и объяснила в сторону:

— Не поверишь, я думала — вот сейчас как стукнет и всё! Капец! Ни крошки от нас не останется! А тут этот туман! Как будто меня укрыли в какой-то пузырь, даже удара почти не чувствовалось…

Сбоку ответили неразборчиво. Маруся обрадовалась:

— Ты тоже это видел, да? Значит, я не сумасшедшая?!

Парень рядом сказал уже отчётливей: